летописец " Hunting words I sit all night."
Чай. Сухие цветочки ромашки, щепотка мяты, липовый цвет, зверобой, душица, снять чайник с огня и залить в чашку горячую воду.
Он не пьёт чай. Но ему нравится смешивать сухие травы, заваривать их и греть руки потом об обжигающую кружку с рыжей кошкой на глиняном боку и вдыхать свеже-пряный запах. Вкус ему не нравится, ни с мёдом, ни с ежевикой – ни с чем, он пробовал, и чай всё равно оставался невкусный. Но готовить его было так успокаивающе. И сидеть вот так – уютно, мирно. И тихо.
Еле слышно заскрипели под напором ветра ставни; редкие мягкие снежинки прошелестели по ним, забираясь в щели.
Дышать было трудно. В висках колотилась та знакомая боль – пёстрые картинки того, непроизошедшего.
Не желаю знать этого, сказал он.
Его Судьба мерзко ухмыльнулась.
Ему показалось, что сквозь бездонную, заполненую мелким снегом и густой темнотой декабрьскую ночь он видит бледные знамёна, а над ними, в колючей траве над горизонтом протягивается блёклая светлая полоса неровного рассвета. От ледяной зимней высоты захватило дыхание.
Тот самый, стоящий посреди залитого слепящим морозом поля, запрокинул голову и улыбнулся – победно, яростно; и восходящее солнце полыхнуло в его глазах.
Я же говорил, не хочу видеть этого, - напомнил он.
Жалеешь, спросила Судьба.
И он засмеялся, хотя дышать было всё ещё тяжело.
Он не пьёт чай. Но ему нравится смешивать сухие травы, заваривать их и греть руки потом об обжигающую кружку с рыжей кошкой на глиняном боку и вдыхать свеже-пряный запах. Вкус ему не нравится, ни с мёдом, ни с ежевикой – ни с чем, он пробовал, и чай всё равно оставался невкусный. Но готовить его было так успокаивающе. И сидеть вот так – уютно, мирно. И тихо.
Еле слышно заскрипели под напором ветра ставни; редкие мягкие снежинки прошелестели по ним, забираясь в щели.
Дышать было трудно. В висках колотилась та знакомая боль – пёстрые картинки того, непроизошедшего.
Не желаю знать этого, сказал он.
Его Судьба мерзко ухмыльнулась.
Ему показалось, что сквозь бездонную, заполненую мелким снегом и густой темнотой декабрьскую ночь он видит бледные знамёна, а над ними, в колючей траве над горизонтом протягивается блёклая светлая полоса неровного рассвета. От ледяной зимней высоты захватило дыхание.
Тот самый, стоящий посреди залитого слепящим морозом поля, запрокинул голову и улыбнулся – победно, яростно; и восходящее солнце полыхнуло в его глазах.
Я же говорил, не хочу видеть этого, - напомнил он.
Жалеешь, спросила Судьба.
И он засмеялся, хотя дышать было всё ещё тяжело.