летописец " Hunting words I sit all night."
…А время шло, и память становилась не тоньше – но дальше. Холод, замерший у костей, уснул под солнцем, потому что пришло лето. Можно разлюбить и тебя; можно, но кому от того легче? Забвение хрупко, и хоть на бритвенно-острые воспоминания ложится траурная вуаль, её лезвие так же смертоносно. Понимаешь, ностальгия – это не совсем безобидное чувство. Это не перечитывание старых писем, не перелистывание фотоальбома и не трёхчасовые беседы “а помнишь, как в шестьдесят втором…” с другом. Это закрыть глаза – и полыхнёт под веками пожар, сердце прошьёт огненная игла, и твоё имя, произнесённое шёпотом, захлестнётся на горле. Каждый раз, когда отступает ломкая весенняя прохлада, я возвращаюсь к тебе, и раскалённый воздух вокруг колышется, расслаивается, дрожит, и раскалывается как стекло: в сломах проступают миражи. Твой смех, твой силуэт, озарённый полуденным сиянием.
Злое летнее золото просвечивает в каждом движении, каждой черте – сияет янтарь в глазах, бронза в тёмных блестящих волосах, в светлой коже медовый отблик. Пахнет дорожной пылью, нагретым металлом, яблоками. Руки тонкие, твёрдые и горячие - им знакомы струны и перо, кисть и оружие. Они умеют исцелять и ковать крылатые венцы, плести колдовские нити и собирать травы. Порой кажется, что за одно прикосновение, за мимолётное тепло пальцев на плече стоит жить и умереть. И одним взмахом эта рука сокрушает вековые преграды, сминает любое сопротивление. Жуть накатывает, когда ясно становится, насколько велика твоя сила. Ярость твоя – как река, спокойная, гладкая поверхность, и её неостановимая мощь движется неотвратимо и стремительно: текут, свиваясь спиралями в водовороты, тёмно-зелёные волны, дробится солнце в непроглядно-синей воде, со дна поднимаются ленточки ила и водорослей. В глубине, под искрящейся рябью, несётся к морю глубинное течение.
Ты везде: в полыхающей плотным, сухим жаром пустыне, где лиги и лиги, сколько хватит глаз - жёлтое, серое, золотистое, бурое, красное и палевое. Жёсткая скудная почва, горячие камни, клочья травы и кипящая жизнь: маленькая, юркая, с зоркими немигающими глазами. Зависший в высоте ястреб - в его оперении ветер и солнце; сама же земля полна гибких ящериц и змей. У океанского берега, где над вознёсшимся в небо обрывом миражом стынет зыбкий в трепещущем воздухе город. Шпили, башни и стены его незапятнано белоснежны, трубы поют серебряно и звонко, вьются знамёна. Даже в мегаполисах, над расплавленным асфальтом ты летишь, сияя тёмным янтарём волос, улыбкой завоёвывая царство, и все громады небоскрёбов, пластиково-металлические конструкции кажутся неуклюжими, бессмысленными, всё вокруг проваливается в пепел - только ты и есть, только тебя и видишь. Но твоя власть не над земными пределами имеет значение, а над душами людей. Кто сможет не любить тебя? Даже враги твои, нанося последний удар, оборвут не твою жизнь - разобьют собственное сердце. Одной встречей, одним разговором ты ломаешь фундамент чужих жизней; о, как благородны твои цели - и как убийственно это благородство! Твоя воля перекраивает ткань реальности, переплавляет свинец в золото и обращает воду в вино. Только как потом жить с душой, обнажённой и открытой, ослеплённой слишком ярким светом?..
Иногда мниться: ты смерть, спустившаяся в мир. Нет, не тот призрак в чёрном плаще, крадущийся в темноте, а настоящая золотоглазая гибель, идущая среди бела дня, накрепко сплавленная с бессмертием. Что уж лучше - жизнь в мире, который знаком нам, пусть грязью и холодом, или наркотическое мучительное умирание в свободном полёте твоих идеалов. Небеса не созданы для людей: слишком высоко, слишком холодно, слишком яркое солнце и воздухом невозможно дышать. Но ты поднимаешься, и поднимаешь за собой мир, обрекая его на спасение.
Хотелось бы знать, как это - целовать тебя. Горячи ли твои губы? Правда ли, что они на вкус - клеверовый сок и морская соль? Только кто тебя осмелиться поцеловать, если даже и умереть за тебя не посмеют. Коснуться твоего рукава и то святотатство. Как тебе это - быть иконой? Покоя тебе не достичь: слишком уж многие любили тебя. В какой жизни ты поймёшь, что и любовь - твоё проклятье? Когда ты устанешь от череды смертей, горящего в зрачках золота и выжигающего пламени в сердце? Такие, как ты, не умеют сдаваться; вы умираете, вычерпав себя до дна.
Не скажу: "люблю". Только пожелаю: живи и умирай, но не ломайся. Если боль в тебе перевесит надежду, твоя сила будет слишком страшна, слишком разрушительна. Лето выйдет из берегов, поглотит мир и захлебнётся в собственной травяной крови.
Злое летнее золото просвечивает в каждом движении, каждой черте – сияет янтарь в глазах, бронза в тёмных блестящих волосах, в светлой коже медовый отблик. Пахнет дорожной пылью, нагретым металлом, яблоками. Руки тонкие, твёрдые и горячие - им знакомы струны и перо, кисть и оружие. Они умеют исцелять и ковать крылатые венцы, плести колдовские нити и собирать травы. Порой кажется, что за одно прикосновение, за мимолётное тепло пальцев на плече стоит жить и умереть. И одним взмахом эта рука сокрушает вековые преграды, сминает любое сопротивление. Жуть накатывает, когда ясно становится, насколько велика твоя сила. Ярость твоя – как река, спокойная, гладкая поверхность, и её неостановимая мощь движется неотвратимо и стремительно: текут, свиваясь спиралями в водовороты, тёмно-зелёные волны, дробится солнце в непроглядно-синей воде, со дна поднимаются ленточки ила и водорослей. В глубине, под искрящейся рябью, несётся к морю глубинное течение.
Ты везде: в полыхающей плотным, сухим жаром пустыне, где лиги и лиги, сколько хватит глаз - жёлтое, серое, золотистое, бурое, красное и палевое. Жёсткая скудная почва, горячие камни, клочья травы и кипящая жизнь: маленькая, юркая, с зоркими немигающими глазами. Зависший в высоте ястреб - в его оперении ветер и солнце; сама же земля полна гибких ящериц и змей. У океанского берега, где над вознёсшимся в небо обрывом миражом стынет зыбкий в трепещущем воздухе город. Шпили, башни и стены его незапятнано белоснежны, трубы поют серебряно и звонко, вьются знамёна. Даже в мегаполисах, над расплавленным асфальтом ты летишь, сияя тёмным янтарём волос, улыбкой завоёвывая царство, и все громады небоскрёбов, пластиково-металлические конструкции кажутся неуклюжими, бессмысленными, всё вокруг проваливается в пепел - только ты и есть, только тебя и видишь. Но твоя власть не над земными пределами имеет значение, а над душами людей. Кто сможет не любить тебя? Даже враги твои, нанося последний удар, оборвут не твою жизнь - разобьют собственное сердце. Одной встречей, одним разговором ты ломаешь фундамент чужих жизней; о, как благородны твои цели - и как убийственно это благородство! Твоя воля перекраивает ткань реальности, переплавляет свинец в золото и обращает воду в вино. Только как потом жить с душой, обнажённой и открытой, ослеплённой слишком ярким светом?..
Иногда мниться: ты смерть, спустившаяся в мир. Нет, не тот призрак в чёрном плаще, крадущийся в темноте, а настоящая золотоглазая гибель, идущая среди бела дня, накрепко сплавленная с бессмертием. Что уж лучше - жизнь в мире, который знаком нам, пусть грязью и холодом, или наркотическое мучительное умирание в свободном полёте твоих идеалов. Небеса не созданы для людей: слишком высоко, слишком холодно, слишком яркое солнце и воздухом невозможно дышать. Но ты поднимаешься, и поднимаешь за собой мир, обрекая его на спасение.
Хотелось бы знать, как это - целовать тебя. Горячи ли твои губы? Правда ли, что они на вкус - клеверовый сок и морская соль? Только кто тебя осмелиться поцеловать, если даже и умереть за тебя не посмеют. Коснуться твоего рукава и то святотатство. Как тебе это - быть иконой? Покоя тебе не достичь: слишком уж многие любили тебя. В какой жизни ты поймёшь, что и любовь - твоё проклятье? Когда ты устанешь от череды смертей, горящего в зрачках золота и выжигающего пламени в сердце? Такие, как ты, не умеют сдаваться; вы умираете, вычерпав себя до дна.
Не скажу: "люблю". Только пожелаю: живи и умирай, но не ломайся. Если боль в тебе перевесит надежду, твоя сила будет слишком страшна, слишком разрушительна. Лето выйдет из берегов, поглотит мир и захлебнётся в собственной травяной крови.
-
-
22.03.2010 в 22:04-
-
23.03.2010 в 06:01-
-
08.06.2010 в 17:32Потом она, конечно, сорвалась и пошла выяснять "кто я есть на самом деле", но вот эта тоска и эта память о богине, которой пришлось жить среди людей... переворачивающая душу.
Очень пронзительно. Спасибо за неё...
-
-
08.06.2010 в 18:51Да, такие сжигают всё вокруг себя - не специально, просто в них слишком много света и огня.
-
-
08.06.2010 в 19:15Хранительница. читать дальше
В общем, это истории незаписанного мира - я их вынашиваю потихоньку, мысленно выглаживаю. Хочу сначала несколько масштабных проектов по чужому миру завершить - надо полюбившееся место отдарить, а то по нему все какие-то извраты слешные пишут - и попытаться вот это все поймать-записать.
-
-
08.06.2010 в 19:50-
-
08.06.2010 в 22:06Мой-ненаписанный или тот, по которому я сейчас пишу?
А тот, по которому пишу сейчас - Final Fantasy VII, японская видеоигра. Со всеми сиквелами-приквелами-вбоквелами. Честно говоря, никогда не ожидала, что меня мир не книги, а игры захватит, но его так подробно и любовно прорисовали...
-
-
08.06.2010 в 22:10В том мире, о котором пишем мы с соавтором, тоже есть воплощенные стихии)
-
-
08.06.2010 в 22:48Желаю вдохновения вам и новых историй вашему миру)
-
-
09.06.2010 в 06:30Изначальная (белое пламя) две старших - свет и тьма, четыре основных - огонь, воздух (ветер), земля и вода. Ну и восьмая - дорога. Только у первых семи есть "свои" народы, а дорога может призвать любого.
Там, кроме хранителей-народов, есть ещё такие "старшие хранители" - духи в чистом виде, как раз осознавшие сами себя стихии и есть. Народы-хранители потом появились, им в помощь. А духи... странные создания, всесильны и бессильны одновременно. Иногда их путают с богами, но боги правят, а они - хранят, и только.
-
-
09.06.2010 в 20:28