Как всегда, приквеллы лежат по тэгу Каннингэм!

***
Про могилу Эдварда Каннингэма чего только не болтали. Поговаривали, к примеру, что ночью приходит и ложится у надгробия огромный рыжий пёс с бледными глазами, и тому, кто из праздного любопытства станет околачиваться вокруг, он вырвет сердце. Ещё верили, будто каждый год Белая Свора прерывает свою гонку за штормом, чтобы в знак уважения положить букет свежих цветов, будь то хоть день середины зимы. А уж в то, что когда-то подчинённая Эдварду армия бесов, мелких демонов и лесных духов всё ещё обитает рядом, ожидая его приказа, верили даже в целом благоразумные люди. Ведь кто иначе зажигает свечи, огоньки которых видно в сумерках?
Разумеется, это всё – нелепые выдумки, и повторять их просто-напросто смешно. Эдварда не заботило, что случится с его телом после того, как оно перестанет быть вместилищем его духа. Похороны, если б он их только увидел, его бы повеселили атмосферой параноидальной иронии, а в ответ на чрезмерно трагичные речи он разве что рукой бы махнул. Вопреки уверенности современников, он был незлопамятен и считал предсмертные проклятия дурным тоном. Нет, лежащие под землёю кости не хранили в себе никаких древних тайн и зловещих предзнаменований. Но людям хочется воображать себе страшные истории и свято верить в то, что здравый смысл должен отрицать.
Вот почему предложение магистра Кловиса Люмвига вызвало несколько нездоровый ажиотаж и почти истеричное возбуждение не только среди его непосредственных коллег, но и во всём институте. За неделю после конференции он получил сорок семь писем из иностранных университетов и исследовательских центров, шестнадцать из которых сообщали, что их представитель прибудет с первым же рейсом. Остальные, маскируя болезненное любопытство, выражали пожелания успеха – с разной, однако, степенью уверенности. Что до личных знакомых, то превзошла всех Антонина Гебольд, ворвавшаяся к нему с тростью наперевес, и заявившая ему в лицо, что она «на своём веку всяких дурней повидала, а таких безмозглых не встретила», и что, будь у него хоть толика разума, он немедленно закроет проект.
Кловис напомнил об ответственности перед научным сообществом, авторитете института и возможных открытиях.
Антонина стукнула тростью о пол и сказала, что помнит его ещё студентом, и воспоминания эти ей не внушают надежды. Кловис, напуганный куда больше, чем он сам признал бы, попытался проявить миролюбие:
- Профессор Гебольд, - сказал он, не сумев набраться храбрости и назвать её по имени, - Вы знаете, насколько глубоко я уважаю ваши познания. Однако вы работаете с модульными дисциплинами, с теорией, а моя инициатива исключительно экспериментального плана.
Пока он говорил, Антонина продвинулась ближе, обогнула стол и теперь оттеснила его в угол.
читать дальше