Эта нечисть самая живучая. Кто не видел её изменчивого лица, кто не слышал шороха коготков? В чью душу не смотрел её ищущий, пронзительный, ледяной взгляд?
Она прячется в толпе, лавируя между спешащими прохожими, скрывается в тёмных уголках сцены, кроется в страницах книг и сворачивается за монитором. Сначала она кажется неправдоподобно мелкой, жалкой тварью: брезгливо погладить и отвернуться. И тут она обнажает клыки, в глазах зажигается холодное змеиное торжество. Под миражом слабости откроется адская тварь, охотник с вечностью, стынущей в чёрных зрачках.
Она успевает пробраться в мгновение между объятиями, минуту до долгожданного звонка, незанятый вечер. Проснёшься в пустой постели и сердце провалиться, зайдётся от ужаса. Это вечно голодная, жадная тварь, бездна пустоты: сколько не корми, она будет скулить, выть и шипеть. Тепло иллюзорно, тает, протекает сквозь пальцы. Зима наполняет тело изнутри, и веет морозом от пальцев, от губ, на виске серебро. Это глухое осознание собственной слабости, жгущее холодом, печать оставленного позади. Однажды вдруг остаёшься за краем: вмёрзшим в форму, улыбающимся вечности, и наблюдаешь за биением жизни. Одиночество ляжет волком у ног, положит косматую башку свою на колени. Теперь оно уже старый зверь c пожелтевшими клыками и седым загривком. Взглянешь в янтарные звериные глаза и вдруг услышишь вой ветра за окном. Не вздохнуть. В один момент снисходит понимание, что ты один. Нет, они не любят. Нет, им всё равно, знаешь, оглянись, оглянись, чудо моё: только белый снежный прах, только пустые слова да пустые души. Вот оно, костяное лицо безнадёжности: никогда ты не найдёшь тепла и приюта. Шатаясь по выметенным дорогам, теряешь себя, теряешь надежду. Не по тебе плачут, не тебя ждут, не о тебе мечтают.
Есть где-то тот, стоящий между тобой и бездной? Оглянись, посмотри ещё раз. Какая сила может противостоять аду, что идёт за тобой? Тот, кто защищает тебя, сломается рано или поздно. Тот, кто любит тебя, забудет и уйдёт. Останутся старые письма, иссохшиеся молитвы, сожжёные свечи и остывшие поцелуи. Пустота вокруг, пустота внутри. Поднимается из глубин и сжирает, воет и бьётся.
Есть способ заставить замолчать тварь, пьющую кровь: кормить её чужими сердцами, чужой страстью. Охотиться на людей и вцепляться в горло, насмерть. Но потом становится ясно, как иллюзорна отсрочка. Так ненадолго хватает чужого сердца, так коротка чужая жизнь… и вот есть уже коллекция человеческих душ, а теплее не стало. Нужно ещё, ещё больше любви, ещё больше нежности, ещё больше восхищения. Как на наркотик подсаживаешься на чувство, но его мало, всегда мало, и снова затапливает болью.
Падаешь в обледевшую пропасть. Снежинки впиваются в кожу. В глазах твари – золото и торжество; она взвивается в прыжке, и оскал кажется почти улыбкой.