А я вижу его византийский профиль, тёмный и чёткий, в зыби свечи на витраже… Кто кроме меня ведает, чем закончится история? Кому кроме меня известно, к чему всё приведёт?
Лесная темень, беспросветные пропасти сырой почвы, где змеями вырастают деревья, не ведавшие простора, и голый чёрный плющ душит побеги. Лиловые холмы, вереск стелется и рябью волн колеблется под ветром; дождь стоит стеной как крепость. Солнце дрожит на его волосах, он поднимает руку, и свет дробится в бронзовом кольце. Тяжёлый перстень, грубая огранка гематита – дешёвая штучка, но древность… время драгоценно, время – кровь истории.
Пляшет, безумствует, бьётся смеющаяся темнота, захлёбывается песней; он улыбается, заложив палец между страниц, и так знакома короткая его улыбка уголком губ, и рассеяный луч крадётся по узкому лицу, ловит медный блик в собранных под ленту прядях.
У ног его беснуются серые псы, щерятся на темноту и глаза их красное и золотое. Но так надо, разве ты не видишь? – он наклоняет голову, лёгкое удивление в его голосе мешается с тревогой. Снег кружится, колючая крошка, изломы силуэтов за его спиной, ледяное дыхание, высверк чьих-то огненных вгзлядов, камень в пыль под чьими-то когтями…
Нет, говорит он в самом конце. Нет, вы неправы. Я властвую над всеми ними, над их темнотой древней и живой, над мглистым сырым светом, над их холодными сияющими жизнями.
И я смотрю в его глаза, мягкий непреклонный взгляд, и в нём вересковая даль, и солнечный горизонт, и пропасти растущих трав, прорывающих землю. О да, мой король с бронзовым перстнем на тонкой руке, ты правишь.