Поёт как лютня город журавлиный, воздвигшись арками седыми над трясиной. Тонки запястья, профиль – чаячье крыло, летящий след; туман, дожди и мгла, зимы всё нет. Остывший чай, забытый дом, от сигареты прозрачный дым; стеклянных улиц пустые своды затянет льдом. Но город помнит года свободы, он помнит время без мостовых, он помнит призраков и болота. Мне снятся его беспокойные сны, об ангелах бледных с огнями в ладонях, ступающих тихо в солёной воде…
Под серым платьем сердце как вереск, лиловым бьются его цветы, как горько, тонко, как больно, тихо, вот так, ломая слова как сталь, как встать, как верить – бьют часы, по улицам всходит потопом неслышный взрыв. Зима без снега и ночь без сна, винил, роман, чёрно-белый росчерк – мы все герои его картин, виток какой-то его игры. И снова будет прозрачный профиль и жизнь в долг, колючий ливень, горячий кофе, морская соль и вальсы на мостовой.
Да, город чует надрывный холод: мы призраки нервных и ломких сказок, не знавших лета. Он любит сцены и мелодрамы, костюмы ретро, немного штампов: излом брови, ледяные пальцы в свете свечи. Под блеском рампы мы впишем в сказку историю любви, и нам поверят. Кто знает, что мы живы, что город жив как мы? Над древнею трясиной он спит и видит сны…