Джайзель любит танцевать, метаться и скользить в сумеречной свежести, невесомо взлетать и падать – и удерживаться на кончиках крыльев, тонких и острых; тусклый серебряный свет льётся по ним, переплетаясь в их металлической глубине с густой серой тенью. Но пахнет она не металлом – полынью, кожей и пылью, и можжевеловой корой, которую сжигают, чтобы отпугнуть злых духов.
Они боятся можжевельника, эти бесы и призраки. И рябины тоже. Ещё бегут от огня, бирюзы, звона серебряных колечек. Но Джайзель они бояться больше. Бояться, когда она, точно сияющая серая кошка, вытянется на своём месте, сверкнёт жгучим холодом, и беззвучно вызверится той самой – укрытой тонким слоем прозрачного лунного блеска – тайной ледяной мглой, у которой волчьи клыки и рысьи когти.
Я слышала, что она родилась на следующий год после того, как отгремело западно-восточное нирнилское Противостояние, то самое, после которого в Мивелосте до сих пор стоят развалины Ха’Дамевэ – крепости повстанцев, ушедших под белыми знамёнами Хальгдель в надежде удержать последние границы. Сейчас единственная оставшаяся память того времени – это зимняя стужа и мгла на страницах летописей, зашифрованные в легендах аллегории и – она, Джайзель, узкой стальной молнией изогнувшаяся в ножнах.
И ещё – она была второй из тех, кому господин Д., так же известный как Король-Предсказатель, действительно верил.