Сложно сказать, с чего начался мой интерес к Нирнилу. Насколько я помню, он пришёл сам собой, по мере того, как в моих картах белая пустота заполнялась линиями рек и гор, пустошами, озёрами, городами, замками и названиями, написанными на северном диалекте Вэльдайэнты. Это был вкус того же наречия, которое уже было мне известно по Малькелле и народам Месдалие, но этот оказался более... холодным. Резким. Пронзительно-острым, как ледяная крошка на губах. Стыки согласных, короткие формы слов вместо привычной плавности. И истории были точно под стать языку - чёткие, морозные, древние; истории цвета осени и железа, повести трагические и жуткие. Тяжёлые поэтические конструкции, ничуть не современнее, чем рыцарские доспехи.
Но... меня завораживал Нирнил. Мистически привлекала Мивелоста - бесконечное пространство вереска, сухой травы, жёстких листьев и чёрных озёр, место вне времени; наверное, изначально она должна была быть лишь абстрактной идеей, чем-то вроде святого Грааля наборот, что-то жуткое, тонкое, ивово-озёрно-серое. Главная проблема состоит в том, что такого места, как Мивелоста, существовать на земле не должно, да и не может. И ясное дело, в Нирниле она существовала несмотря на все законы, потому что тот край не подчинялся правилам реальности. Он не отказывался от прошлого, каким бы оно ни было - хранил его в себе, годы, уравнивал с настоящим, жил по его правилам.
Если бы я решила охарактеризовать его несколькими словами, я выбрала бы "память". Ещё: верность, честь, отвага. Нет, не в том смысле, какой в эти понятия вкладывают теперь: это была бы обречённая архаичная отвага, вассальная верность священных клятв, древняя честь рода.
Поэтому ощущение этого мира - горько-тёмное, до дрожи захватывающее. Не похожее на остальные страны абсолютно. Что-то неуловимо среднее, балансирующее на грани Семимирья и Аргонила, ещё не злое, но уже пугающее.
И - другая сторона, которая видна, если отойти от образов легенд. Сторона жизни. В ней, конечно, известная уже нотка горечи слышится, но ещё больше - одухотворённость. Тепло. Тот самый момент, когда многомерный серый распадается на множество оттенков жёлтого, красного, зелёного, золотого и оранжевого.
Так я писала эпизоды в крепостях Лесдаквэ и Гвэлэсс Иниссэ. Удивительно, до чего было просто - видеть их перед глазами, чувствовать запах рябины и боярышника, свежих красок с картины Лейхе и сухой каменной пыли со ступеней. Ощущать на щеках сырой сквозняк и закрывать ослеплённые сумеречным мраком глаза, проводить ладонью по тонким трещинам в узких подоконниках. Это - живое. Это - близко.
Поэтому, да, можно сказать, что летописец любит Нирнил.