У неё в ладонях не спит буря, за спиной не стоит бледный ангел с заговорённым мечом, и в её глазах не дробится северное небо. Глаза у неё серые в кошачью желтизну, любопытные крапинки просвечивают у зрачка и ресницы обсыпаны то ли бурым, то ли золотым, а губы искусаны и сухи от сырого ветра и ранних холодов. У неё голос – сплошная проволока, мотки колючей пряжи, хрипит на грани слуха последняя сигарета, надламываются январские ночи без шарфа, шипят вечера под открытой форточкой и бронхиты, и ангины, и непролеченные простуды. Но все эти призрачные хрипы, воспоминания о ветре, забытый кашель – всё перемолото, пережито, и укрывает одеялом серого пуха. Он такой мягкий и такой тёплый, это не человеческий голос больше – это мурлычет сонная кошка, свернувшись на коленях, это старенькое радио шуршит, отплёвываясь помехами, и выдаёт с детства знакомую песню, это чайник начинает свистеть, дрова в очаге потрескивают и книги шелестят страницами. Где женщина с опалёнными ресницами и замёрзшими пальцами, сомкнутыми на кружке? Её голос укутывает от стужи, защищает от мороза, и хочется закрыть глаза под колыбельную зимы.
Она носит мягкие свитера, которые уже сами ложатся на плечи, обтекают руки и спину как кошка, ластящаяся к хозяину; они чуть длиннее там, где нужно – на рукавах спускаются почти до костяшек, греют шею. Бусы из раскрашенной глины и браслеты и цветных шнурков ещё пахнут апельсиновой кожурой, горячим песком, южной степью. Лето закончилось, наступило злое и враждебное время, волком следящее из чащи, надо быть настороже.
Её колдовство – не крынка с молоком для злопамятных лесных духов; она выходит к холодной реке и поёт про серую воду, пробирающуюся сквозь талый снег, о спрятанных в прелой листве желудях и каштанах, о бурых лисах и седых совах. О шумной суете вокзала, о сквозняках в тряском поезде, о бестолковой текучке толпы – и коротком объятии, когда знакомая рука ложится на плечи. Она поёт о глухих перевалах, о голых утёсах, о древних зимах в седине вечных льдов, о битвах и героях, о спящих на водяных змеях и острых звёздах, и в её голосе хрустят сухие листья и шуршит дождь. Сердце замирает и кажется – падает вниз, срывается с гребня холма – перед глазами распахивается морской горизонт, но крылья двенадцати лебедей раскрываются за спиной, и это уже не падение, но полёт, а невесомое тепло гладит по щекам, греет пальцы.
Она балансирует на шатком стуле, из окна дует, и расползающийся на нитки плед колышется на её плечах; она говорит, и что-то меняется вокруг от звука её голоса.
***
опять нашла старый текст >_< с одной стороны, удобно сваливать все сказки в один файл, а с другой - не ожидала, что там будет за сотню страниц никак не организованных текстов. и я даже не помню, какие постила, а какие нет!