летописец " Hunting words I sit all night."
Вспоминаю забавное из университета, что раньше записать руки не дошли, а сейчас вдруг вспыло в памяти. Смешно до сих пор. Вот, например, разбирали мы однажды раннесредневековую летопись - от автора очень благочестивого и уважаемого - и была там такая, простите за неточность цитаты, строка: "к сожалению, в юности я склонялся к греху, но вера вылечила меня". Или что-то в таком роде. Ясно и понятно, никаких скрытых смыслов, верно? Но вышло, что ясно всем, кроме аспирантов-англицистов. В классе наступила нехорошая тишина.
- А что это, - задумчиво спросил один, - За страшные грехи?
- И почему он их не записал? - поинтересовался кто-то.
- Наверное, они были слишком уж страшные. Жуть какие неприличные, и цензура их того. Вырезала.
- А может, он побоялся признаться? Кошмарные преступления и извращения, вы только представьте!
(То, что может вообразить и обосновать при желании толпа англицистов, слишком ужасно для слов. И для реальности.)
Пока все думали и перебирали варианты возможных смертельных грехов, я сидела и думала, что если пишешь мемуар, то нельзя ни в коем случае загадочно отпираться. Никакого тумана, троеточий, пропусков и таинственного замалчивания - предполагать будут худшее. Ну возьми и скажи ты, так и так, любил послушать языческие песенки, ну выпивал в трактире. А потом можно и ввернуть религиозный момент истины и дальше, обличать окружающих. Ведь всякая недоговорка - радость академика, который и сам с радостью всё выдумает! Лучше уж самому.
Есть ещё одна история про любимого профессора. Ничего не могу поделать, он просто кладезь сокровищ в этом плане, что ни лекция - то перл. Ходила на его классы как в театр. Жаль, что народ в основном не понял шутки и либо засыпал под его двухчасовые рассказы о валлийских философах, переходящих в рассказы о кельтском аскетизме, либо прогуливал. Дело в том, что говорил он в основном для себя, то обсуждая слишком сложные и глубокие темы, то вдруг зацикливаясь на крошечных деталях своих будущих публикаций. Но в этом потоке попадались буквально алмазы профессорской мысли.
Заговорили мы как-то об Ирландии, через неё - о кельтских традициях, а через них непонятно как оказались в нью эйдже.
- Жаль, - доброжелательно сказал добрый профессор, - Что у нас так мало сохранилось данных о религиозных ритуалах. То есть я, конечно, знаю, что существуют течения, сообщества людей, которые пытаются их возродить... хмм... честь и хвала им, конечно...
Я приготовилась внимательно слушать. На кафедре если кого-то хвалят, значит у них точно есть сокрушительный довод против. Например, дорогой Профессор как-то сорок минут лекции рассказывал о коллеге, собравшем аннотированный список средневековых манускриптов, только чтобы потом довольно заявить, что "в каждой буквально главе я, к сожалению, нашёл фактическую ошибку; но работа проделана гигантская!"
- Вот и у меня есть друзья, - меж тем продолжал он, видимо, считая, что студенты давным-давно заснули, - Они постоянно собираются и что-то делают. Праздновали недавно Самайн. И проводят всякие ритуалы! Я очень просил, чтобы меня тоже приняли в их круг...
На этом месте я почувствовала, что сейчас лопну. Во-первых, я действительно видела эту картину, и он совершенно точно очень вежливо, дружелюбно и с искренним интересом проситься в Викканский круг. Потому что ведь интересно! Во-вторых, я представила, как он там бы сидел и отмечал, что конкретно не укладывается в его наработки.
- Но, хотя я и очень расстроился, Виккане почему-то не разрешили мне присутствовать во время их ритуалов, - признался он.
И правда, почему бы?
А ещё японцы. У нас вообще много японцев. Собственно, их бывает два вида: одни появляются в начале четвертей, одеваются в глухие чёрные костюмы и галстуки, и ходят гуськом за гидом-надзирателем, который сурово их инструктирует. Потом начинается обычная студенческая жизнь, надзиратель отбывает в Японию, и внезапно всё меняется - они мутируют во второй вид. Во-первых, они начинают одеваться в дикие цвета, красят волосы в розовый и оранжевый вне зависимости от пола, пьют фрапучино литрами и питаются бургерами (фуууу. да, я знаю, что это "американская еда", но реально студенты у нас обычно едят китайское или вьетнамское, и не пьют эту сладкую бурду такими вёдрами). Во-вторых, они почему-то считают, что у нас тут веселье и вечеринки. Как-то раз, когда я ещё работала в Старбаксе, ко мне подрулила группка как раз таких, с яркими волосами и с жутковатыми фраппучино в руках.
- Вы не знаете, где тут можно оттянуться? - вопросил самый храбрый.
Я немного удивилась.
- Ну, ночные клубы, танцы, дискотеки?
Если вы не знали, ночью я люблю спать. Иногда, правда, приходилось уроки доделывать.
- Мне сказали, тут рядом такое местечко, где можно всю ночь курить кальян, и там ещё танцы! - поделился он. - Вот мы его и ищем.
Не знаю, нашли ли. Надеюсь на лучшее.
- А что это, - задумчиво спросил один, - За страшные грехи?
- И почему он их не записал? - поинтересовался кто-то.
- Наверное, они были слишком уж страшные. Жуть какие неприличные, и цензура их того. Вырезала.
- А может, он побоялся признаться? Кошмарные преступления и извращения, вы только представьте!
(То, что может вообразить и обосновать при желании толпа англицистов, слишком ужасно для слов. И для реальности.)
Пока все думали и перебирали варианты возможных смертельных грехов, я сидела и думала, что если пишешь мемуар, то нельзя ни в коем случае загадочно отпираться. Никакого тумана, троеточий, пропусков и таинственного замалчивания - предполагать будут худшее. Ну возьми и скажи ты, так и так, любил послушать языческие песенки, ну выпивал в трактире. А потом можно и ввернуть религиозный момент истины и дальше, обличать окружающих. Ведь всякая недоговорка - радость академика, который и сам с радостью всё выдумает! Лучше уж самому.
Есть ещё одна история про любимого профессора. Ничего не могу поделать, он просто кладезь сокровищ в этом плане, что ни лекция - то перл. Ходила на его классы как в театр. Жаль, что народ в основном не понял шутки и либо засыпал под его двухчасовые рассказы о валлийских философах, переходящих в рассказы о кельтском аскетизме, либо прогуливал. Дело в том, что говорил он в основном для себя, то обсуждая слишком сложные и глубокие темы, то вдруг зацикливаясь на крошечных деталях своих будущих публикаций. Но в этом потоке попадались буквально алмазы профессорской мысли.
Заговорили мы как-то об Ирландии, через неё - о кельтских традициях, а через них непонятно как оказались в нью эйдже.
- Жаль, - доброжелательно сказал добрый профессор, - Что у нас так мало сохранилось данных о религиозных ритуалах. То есть я, конечно, знаю, что существуют течения, сообщества людей, которые пытаются их возродить... хмм... честь и хвала им, конечно...
Я приготовилась внимательно слушать. На кафедре если кого-то хвалят, значит у них точно есть сокрушительный довод против. Например, дорогой Профессор как-то сорок минут лекции рассказывал о коллеге, собравшем аннотированный список средневековых манускриптов, только чтобы потом довольно заявить, что "в каждой буквально главе я, к сожалению, нашёл фактическую ошибку; но работа проделана гигантская!"
- Вот и у меня есть друзья, - меж тем продолжал он, видимо, считая, что студенты давным-давно заснули, - Они постоянно собираются и что-то делают. Праздновали недавно Самайн. И проводят всякие ритуалы! Я очень просил, чтобы меня тоже приняли в их круг...
На этом месте я почувствовала, что сейчас лопну. Во-первых, я действительно видела эту картину, и он совершенно точно очень вежливо, дружелюбно и с искренним интересом проситься в Викканский круг. Потому что ведь интересно! Во-вторых, я представила, как он там бы сидел и отмечал, что конкретно не укладывается в его наработки.
- Но, хотя я и очень расстроился, Виккане почему-то не разрешили мне присутствовать во время их ритуалов, - признался он.
И правда, почему бы?
А ещё японцы. У нас вообще много японцев. Собственно, их бывает два вида: одни появляются в начале четвертей, одеваются в глухие чёрные костюмы и галстуки, и ходят гуськом за гидом-надзирателем, который сурово их инструктирует. Потом начинается обычная студенческая жизнь, надзиратель отбывает в Японию, и внезапно всё меняется - они мутируют во второй вид. Во-первых, они начинают одеваться в дикие цвета, красят волосы в розовый и оранжевый вне зависимости от пола, пьют фрапучино литрами и питаются бургерами (фуууу. да, я знаю, что это "американская еда", но реально студенты у нас обычно едят китайское или вьетнамское, и не пьют эту сладкую бурду такими вёдрами). Во-вторых, они почему-то считают, что у нас тут веселье и вечеринки. Как-то раз, когда я ещё работала в Старбаксе, ко мне подрулила группка как раз таких, с яркими волосами и с жутковатыми фраппучино в руках.
- Вы не знаете, где тут можно оттянуться? - вопросил самый храбрый.
Я немного удивилась.
- Ну, ночные клубы, танцы, дискотеки?
Если вы не знали, ночью я люблю спать. Иногда, правда, приходилось уроки доделывать.
- Мне сказали, тут рядом такое местечко, где можно всю ночь курить кальян, и там ещё танцы! - поделился он. - Вот мы его и ищем.
Не знаю, нашли ли. Надеюсь на лучшее.
Профессор шикарный, я буду по нему очень скучать-)
читать дальше
читать дальше
Сейчас напишу)
"Тайную историю" обязательно почитай, она очень круто написана!
Karolina Cienkowska, я вот тоже очень хорошо представила это, зная дорогого профессора. Он бы там сидел и вежливо кивал с видом самого знатока, а потом бы поведал студентам, что виккане не правы в том и этом. И ещё такой вопрос: как он подружился с ними? У меня ощущение, что это тоже отличная история.
Отлично, раз ты советуешь, точно почитаю) спасибо.